Неточные совпадения
Дорога многолюдная
Что позже — безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом.
Без ругани, как водится,
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная,
Слышней всего она!
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные лошади
Без седоков бегут;
Тут плачут
дети малые.
Тоскуют жены,
матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..
«А что? ему, чай, холодно, —
Сказал сурово Провушка, —
В железном-то тазу?»
И в руки взять ребеночка
Хотел.
Дитя заплакало.
А
мать кричит: — Не тронь его!
Не видишь? Он катается!
Ну, ну! пошел! Колясочка
Ведь это
у него!..
На утро однако всё устроилось, и к девяти часам — срок, до которого просили батюшку подождать с обедней, сияющие радостью, разодетые
дети стояли
у крыльца пред коляской, дожидаясь
матери.
Теперь, в уединении деревни, она чаще и чаще стала сознавать эти радости. Часто, глядя на них, она делала всевозможные усилия, чтоб убедить себя, что она заблуждается, что она, как
мать, пристрастна к своим
детям; всё-таки она не могла не говорить себе, что
у нее прелестные
дети, все шестеро, все в равных родах, но такие, какие редко бывают, — и была счастлива ими и гордилась ими.
— Врешь! — вскрикнул гневно князь. — Так же ты меня тогда умолял
детьми и семейством, которых
у тебя никогда не было, теперь —
матерью!
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к
матери своей;
Дитя сама, в толпе
детейИграть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча
у окна.
Какое они имели право говорить и плакать о ней? Некоторые из них, говоря про нас, называли нас сиротами. Точно без них не знали, что
детей,
у которых нет
матери, называют этим именем! Им, верно, нравилось, что они первые дают нам его, точно так же, как обыкновенно торопятся только что вышедшую замуж девушку в первый раз назвать madame.
— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, [Вставать,
дети, вставать!.. пора.
Мать уже в зале (нем.).] — крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел
у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! [Ну, ну, лентяй! (нем.).] — говорил он.
— Смотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спятил с ума! — говорила бледная, худощавая и добрая
мать их, стоявшая
у порога и не успевшая еще обнять ненаглядных
детей своих. —
Дети приехали домой, больше году их не видали, а он задумал невесть что: на кулаки биться!
Сама бывшая хозяйка его,
мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в другом доме,
у Пяти Углов, Раскольников во время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких
детей и был при этом обожжен.
— О! Их нет, конечно.
Детям не нужно видеть больного и мертвого отца и никого мертвого, когда они маленькие. Я давно увезла их к моей
матери и брату. Он — агроном, и
у него — жена, а
дети — нет, и она любит мои до смешной зависти.
Ребенок видит, что и отец, и
мать, и старая тетка, и свита — все разбрелись по своим углам; а
у кого не было его, тот шел на сеновал, другой в сад, третий искал прохлады в сенях, а иной, прикрыв лицо платком от мух, засыпал там, где сморила его жара и повалил громоздкий обед. И садовник растянулся под кустом в саду, подле своей пешни, и кучер спал на конюшне.
Снилась она ему сначала вся в цветах,
у алтаря, с длинным покрывалом, потом
у изголовья супружеского ложа, с стыдливо опущенными глазами, наконец —
матерью, среди группы
детей.
— Нет, нет, — говорил он, наслаждаясь этой сценой, — как можно губить
мать семейства!.. Ведь
у вас есть
дети — а где ваши
дети? — спросил он, оглядываясь вокруг. — Что вы мне не покажете их?
— Да, да, это правда: был
у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! — сказал помещик, обратясь к священнику. — Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим
детям — только однажды девочка, сестра их,
матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда: всю семинарию…
По стенам висели английские и французские гравюры, взятые из старого дома и изображающие семейные сцены: то старика, уснувшего
у камина, и старушку, читающую Библию, то
мать и кучу
детей около стола, то снимки с теньеровских картин, наконец, голову собаки и множество вырезанных из книжек картин с животными, даже несколько картинок мод.
У нас женщины в интересном положении, как это называют некоторые, надевают широкие блузы, а
у них сильно стягиваются; по разрешении от бремени
у нас и
мать и
дитя моют теплой водой (кажется, так?), а
у них холодной.
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в деревне
у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по деревням,
ребенка крестили, и потом
мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе
ребенка, и он скоро умирал от голода.
В то время Нехлюдов, воспитанный под крылом
матери, в 19 лет был вполне невинный юноша. Он мечтал о женщине только как о жене. Все же женщины, которые не могли, по его понятию, быть его женой, были для него не женщины, а люди. Но случилось, что в это лето, в Вознесенье, к тетушкам приехала их соседка с
детьми: двумя барышнями, гимназистом и с гостившим
у них молодым художником из мужиков.
Рагожинские приехали одни, без
детей, —
детей у них было двое: мальчик и девочка, — и остановились в лучшем номере лучшей гостиницы. Наталья Ивановна тотчас же поехала на старую квартиру
матери, но, не найдя там брата и узнав от Аграфены Петровны, что он переехал в меблированные комнаты, поехала туда. Грязный служитель, встретив ее в темном, с тяжелым запахом, днем освещавшемся коридоре, объявил ей, что князя нет дома.
— Надя,
мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем не стесняю и выдавать силой замуж не буду, только
мать все-таки дело говорит: прежде отцы да
матери устраивали
детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где
у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
— Положим, в богатом семействе есть сын и дочь, — продолжала она дрогнувшим голосом. — Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой девушкой, которая нравится ему и не нравится родителям; дочь встречается с таким человеком, который нравится ей и которого ненавидят ее родители.
У него является
ребенок… Как посмотрят на это отец и
мать?
В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем бедном обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению, бросаются, как говорят они, к «родной почве», так сказать, в материнские объятия родной земли, как
дети, напуганные призраками, и
у иссохшей груди расслабленной
матери жаждут хотя бы только спокойно заснуть и даже всю жизнь проспать, лишь бы не видеть их пугающих ужасов.
И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше
дитё, не плакала бы и черная иссохшая
мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни
у кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским.
У этих
детей отец и
мать умерли от оспы два года назад.
У них было трое
детей, два года перед тем умер девятилетний мальчик, необыкновенно даровитый; через несколько месяцев умер другой
ребенок от скарлатины;
мать бросилась в деревню спасать последнее
дитя переменой воздуха и через несколько дней воротилась; с ней в карете был гробик.
А с другой стороны, если б
у моей
матери и
у меня не было их, так
ребенка выслали бы (я спрашивал их об этом через «Насиональ»)?
Это «житие» не оканчивается с их смертию. Отец Ивашева, после ссылки сына, передал свое именье незаконному сыну, прося его не забывать бедного брата и помогать ему.
У Ивашевых осталось двое
детей, двое малюток без имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири — без помощи, без прав, без отца и
матери. Брат Ивашева испросил
у Николая позволения взять
детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал о возвращении им имени отца; удалось и это.
Мы встречали Новый год дома, уединенно; только А. Л. Витберг был
у нас. Недоставало маленького Александра в кружке нашем, малютка покоился безмятежным сном, для него еще не существует ни прошедшего, ни будущего. Спи, мой ангел, беззаботно, я молюсь о тебе — и о тебе,
дитя мое, еще не родившееся, но которого я уже люблю всей любовью
матери, твое движение, твой трепет так много говорят моему сердцу. Да будет твое пришествие в мир радостно и благословенно!»
— Нехорошо, Варя, лениться. Учитесь,
дети, учитесь! Не бог знает, какие достатки
у отца с
матерью! Не ровен час — понадобится.
— Ты бы, Гришка, сказал
матери: вы, маменька, не все для нас копите,
у вас и другие
дети есть…
Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось
у них на руках
дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и
дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей
матери.
Ребенок, целый день мокрый и грязный, лежал
у нее на руках, отравляясь соской, и стонал от холода, голода и постоянных болей в желудке, вызывая участие
у прохожих к «бедной
матери несчастного сироты».
У Добролюбова я прочел восторженный отзыв об этом произведении малороссийского поэта: Шевченко, сам украинец, потомок тех самых гайдамаков, «с полной объективностью и глубоким проникновением» рисует настроение своего народа. Я тогда принял это объяснение, но под этим согласием просачивалась струйка глухого протеста… В поэме ничего не говорится о судьбе
матери зарезанных
детей. Гонта ее проклинает...
Однажды отец с
матерью долго ночью засиделись
у Рыхлинских. Наконец сквозь дремоту я услышал грохот нашей брички во дворе, а через некоторое время совсем проснулся от необычайного ощущения: отец и
мать, оба одетые, стояли в спальне и о чем-то горячо спорили, забыв, очевидно, и о позднем часе, и о спящих
детях. Разговор шел приблизительно такой...
— Даже
дети идут биться за отчизну, — сказала
мать задумчиво, и на глазах
у нее были слезы. — Что-то будет?
— Молиться,
дети, нужно так, чтобы обращаться прямо к богу… Как будто он пред вами. Как вы просите о чем-нибудь
у меня или
у матери.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками?
У него даже сердце защемило при мысли о
детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем
матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
Эта бесчувственность больше всего огорчила Анфусу Гавриловну, болевшую всеми
детьми зараз. Рехнулся старик, ежели родного детища не жалеет. Высидевший в остроге целый год Лиодор заявился домой, прожил дня два тихо и мирно, а потом стащил
у матери столовое серебро и бесследно исчез.
Долго Галактион ходил по опустевшему гнезду, переживая щемящую тоску. Особенно жутко ему сделалось, когда он вошел в детскую. Вот и забытые игрушки, и пустые кроватки, и детские костюмчики на стене… Чем бедные детки виноваты? Галактион присел к столу с игрушками и заплакал. Ему сделалось страшно жаль
детей.
У других-то все по-другому, а вот эти будут сиротами расти при отце с
матерью… Нет, хуже! Ах, несчастные детки, несчастные!
— Ну, что уж ты растосковался так? Господь знает, что делает.
У многих ли
дети лучше наших-то? Везде, отец, одно и то же, — споры, да распри, да томаша. Все отцы-матери грехи свои слезами омывают, не ты один…
— Молока
у матери нет, кормить нечем; вот она узнает, где недавно
дитя родилось да померло, и подсунет туда своего-то.
— Теперь ты от
матери отрезан ломоть, пойдут
у нее другие
дети, будут они ей ближе тебя. Бабушка вот пить начала.
И мне в самом деле приходилось встречать православных
детей,
у которых отец и
мать — католики.
Эти часы стали теперь для мальчика самым счастливым временем, и
мать с жгучей ревностью видела, что вечерние впечатления владеют
ребенком даже в течение следующего дня, что даже на ее ласки он не отвечает с прежнею безраздельностью, что, сидя
у нее на руках и обнимая ее, он с задумчивым видом вспоминает вчерашнюю песню Иохима.
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая
мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как
у балованного
ребенка, испытывающего непривычное горе.
А он улыбался: не думал он спать,
Любуясь красивым пакетом;
Большая и красная эта печать
Его забавляла…
С рассветом
Спокойно и крепко заснуло
дитя,
И щечки его заалели.
С любимого личика глаз не сводя,
Молясь
у его колыбели,
Я встретила утро…
Я вмиг собралась.
Сестру заклинала я снова
Быть
матерью сыну… Сестра поклялась…
Кибитка была уж готова.
Это была ужасная ночь, полная молчаливого отчаяния и бессильных мук совести. Ведь все равно прошлого не вернешь, а начинать жить снова поздно. Но совесть — этот неподкупный судья, который приходит ночью, когда все стихнет, садится
у изголовья и начинает свое жестокое дело!.. Жениться на Фене? Она первая не согласится… Усыновить
ребенка — обидно для
матери, на которой можно жениться и на которой не женятся. Сотни комбинаций вертелись в голове Карачунского, а решение вопроса ни на волос не подвинулось вперед.
— Значит, хоронится от тебя… Тоже совестно. А есть
у них такой духовный брат, трехлеточек-мальчик. Глебом звать… Авгарь-то
матерью ему родной приходится, а зовет духовным братом. В скитах его еще прижила, а здесь-то ей как будто совестно с
ребенком объявиться, потому как название ей девица, да еще духовная сестра. Ну, Таисья-то к себе и укрыла мальчонка… Прячет, говорю, от тебя-то!
Был
у нее, нашел ее
матерью 9
детей, которых всех сама вскормила — последний теперь грудной.